Феномен

(Дхарма Оум Лила)

Поезд метро размеренно покачиваясь, мчался точно в никуда. Понедельник, утро. Руководитель и старший преподаватель студии классической музыки Рипли, утомленно прикрыв припухшие глаза, раскачивался в такт движения. Не дремалось. Думы, думы. Из головы не шел вчерашний разговор с директором консерватории - Мозесом. Рипли не видел в этом разговоре никакого смысла. Директор считает, что репутация студии под угрозой. Господин директор, видите ли, не хочет, пропустись на обучение какого-то там абитуриента! Напрасная трата времени! Рипли и сам придерживается такого же мнения. В искусстве не может быть никакого панибратства и протекции. Консерватория не музыкальная школа, сюда не берут детей, пусть даже и оч-чень влиятельных родителей.

Сам Рипли не всегда был руководителем студии. Когда-то он сам по праву считался одним из самых талантливейших музыкантов своего времени. О-о! Если бы не автомобильная катастрофа, в которую он попал лет пятнадцать тому назад, мир наверняка преклонял бы колени перед виртуозом-скрипачем. А теперь неисправимо искалеченные руки, одна из которых навсегда бессильно повисла вдоль тела, навек закрыли дорогу к Олимпу славы. Но талант артиста не остался невостребованным, за его "головой", а в особенности опытом мастерства тут же стали охотиться самые престижные учебные заведения планеты, и после долговременных раздумий Рипли остановил свой выбор на N -ской консерватории. Не деньги и слава определили этот выбор, а годы, годы берущие от истрепанного тела свое. Тем более до нового места работы было подать рукой! 

И вот теперь вчерашний разговор, словно навязчивый фильм-однодневка из Голливуда, в мельчайших подробностях прокручивался перед внутренним взором Рипли, и ничего с этим музыкант поделать не мог… Мозес ревел: 

-Мистер Рипли, ни в коем случае не зачисляйте в студию Конана Дью! В случае его приема – лишитесь места! Это я вам гарантирую! - директор консерватории не шутил. Его полное, словно надутое краской лицо чуть не разрывалось от напряжения, угревая сыпь казалось, вот-вот проклюнется наружу. Мокрый и довольно грязный платок красного цвета сновал ото лба к шее, дразня его как разъяренного быка. 

Рипли только лишь успевал пожимать плечами, слушая выпаленную в упор тираду директора, но за какую-то секунду в голове успела вспыхнуть и погаснуть возмущенная мысль: «А мне то, что до этого, мог бы и не брызгать слюной. Проще ему сказать, такого-то не принимать, провалить и все!». Однако шутливо и угодливо выгнувшись в сторону директора, он опустил глаза и с расстановкой, тихим спокойным голосом произнес: 

-Можете не волноваться, сэр, не думаю, что с этим могут возникнуть какие-то проблемы. В наше время не так то просто отыскать даже пару, другую достойных кандидатов в ученики в такой степени престижного учреждения как наше. 

Директор не слышал слов Рипли, он продолжал вопить, и теперь уже в форме инструктажа, выдавал приказания на счет приемного экзамена: 

-Этот Дью - сумасшедший! Может он и талантлив, не спорю. Но престиж нашей консерватории дороже любого таланта! Не удивлюсь, если даже только за время экзамена он сумеет развалить наши многовековые стены! 

Рипли удивленно приподнял глаза. Узнать из уст директора о потенциальном таланте поступающего!? Такого ему не доводилось услышать из этих уст никогда! Даже многочисленные легенды студенческого фольклора умалчивали об этом! 

-Что бы вы от него не услышали. Не принимайте близко к сердцу… Найдите сто, нет, двести причин, по которым он не приступит к обучению именно у нас! - подвел итог шеф…. 

Поезд остановился, объявили нужную остановку. Людская волна подхватила Рипли, и слегка закружив, вынесла старого музыканта на перрон, тут людское море внезапно схлынуло, в считанные секунды опустошив платформу станции. Кроме самого Рипли, стоявшего и, неторопливо поправляющего смятую в давке одежду, на дальнем конце перрона обнявшись, стояли юноша с девушкой. В любом другом случае он бы не обратил на них никакого внимания, но тут со стариком случилась необычайная вещь.

Проходя мимо этой парочки, внутри души Рипли, внезапно запылала неземная благодать. Ни с того ни с сего! Да-да! Вдруг ему стало светло, тепло и уютно, исчезли, растворились без следа все заботы и тревоги. Окаменев от неожиданно нахлынувших чувств, ошеломленный, он обернулся к молодым людям, как бы у них ища подтверждения необычности своего состояния. Но молодые люди даже не смотрели в его сторону. А явный контраст между парнем и его спутницей заставил поначалу задержать взгляд самого музыканта. 

Рваные грязные джинсы и стоптанные кроссовки молодого человека никак не вязались с роскошным костюмом от известного кутюрье на его спутнице. Но не это поразило Рипли. Это была только молния, гром прозвучал позже… 

Юноша стоял неподвижно как статуя, небрежно придерживая девушку за талию левой рукой. Взгляд его застывших карих глаз, направленных вверх, казалось, был безумен и блестящ, насмешлив и горд одновременно. Девушка же стояла перед ним на цыпочках, нежно обняв обеими руками его за немытую шею и что-то быстро, словно читая молитву, шептала на ухо, и в то же время озорно поглядывая в сторону обалдевшего старика. Изумиться было от чего! В ее глазах было столько любви, столько, что ее хватило бы на всю Землю! 

Эта неожиданная любовь пронизала всего старика, с головы до ног, проникла в самые отдаленные и даже неведомые ранее уголки души несостоявшегося гения, словно заново открывая и облагораживая их одновременно тихой, несказанной радостью. И это притом, что прекрасное чувство явно не предназначалось для старого музыканта! Ощущение горькой досады за свою старость вначале наполнило Рипли до краев, а затем внезапно сгинуло без следа под новыми лучами незнакомого ему прежде ощущения. Зашумел приближающийся поезд. Рипли на мгновение опомнился и, спохватившись, больше не оглядываясь, забыв про годы, побежал к выходу на поверхность…. 

Экзамен влачился уже три часа. Абитуриенты заходили в зал в сопровождении своих близких - здесь это не возбранялось. Исполнив заранее заявленные произведения, почти все из них оставались в зале, садились в свободные кресла и смотрели выступления следующих. Во избежание ненужных споров и претензий, результаты прослушивания сообщались только через день-два по почте, а в канцелярии консерватории вывешивались списки принятых. Поэтому и первые, и последние участники могли в какой-то мере оценить свои шансы прямо здесь, на месте. Явные признаки усталости первыми подкрались к членам комиссии, и прежде всех зевнул сам директор, следом за ним приложила руку к распахнутому рту роскошная блондинка из городского оперного театра. 

То из одного, то из другого угла стал долетать до слуха хруст потягиваемых суставов. И вскоре членами комиссии единогласно, шепотом, было принято решение произвести небольшой перерыв: перекусить, выпить по чашечке кофе или стаканчику минеральной воды. Тем более что претендентов на поступление в консерваторию, оставалось не так уж и много, всего пять или шесть человек. Проходя мимо старого музыканта в бар, Мозес строго и многозначительно выставив вверх указательный палец и строго взглянул на Рипли, напоминая о вчерашней беседе. Тот подтверждающе наклонил голову, хотя если честно, он уже даже не помнил фамилии будущего горемыки. 

Через минут пятнадцать-двадцать все вернулись в залу… и тут все началось. 

-Конан Дью! - консьерж широко распахнул двери, и для Рипли аудитория наполнилась все тем же щемящим чувством недосягаемой и неизведанной, всепроницающей любви. Как ни странно, но первой в помещение вошла девушка со старым скрипичным футляром в руке. Члены комиссии удивленно переглянулись, а юное создание само вопросительно повернулось к распахнутой двери, и, оттуда влетел, нет, вторгся настоящий вихрь! Всклокоченные вьющиеся черные волосы, раскиданные веером по узким плечам. Расстегнутый ворот джинсовой рубахи с бахромой по обоим рукавам, взмок, а метающий молнии сумасшедший взгляд, заставил комиссию отпрянуть назад, и вдавить себя в спинки кресел. 

-Где? – отрывисто вскрикнул юноша, ища глазами подругу. 

-Конни, не спеши, ты будешь играть здесь - спокойно и ласково отозвалась та. 

Дью осмотрел своими безумными глазами всех присутствующих, взгляд чуть задержался на лице Рипли, затем он повернулся к девушке и выхватил из ее рук футляр, из него на белый свет появилась скрипка…. Какая это была скрипка! Зал ахнул и застыл в изумлении - безумец держал инструмент работы Страдивари! Здесь было полно настоящих знатоков… С инструментом великого мастера Дью буквально подлетел к роялю, небрежно метнул его на полированный край. В зале раздался чей-то приглушенный стон…. 

-Что играть? - Конни наклонил голову набок и вопрошающе посмотрел на спутницу и в то же время извлек потрясающий по звучанию аккорд из черных недр рояля. Комиссии для него уже не существовало…. 

Только теперь Рипли обнаружил, что в экзаменационном листе не было указано, что именно будет исполнять этот странный абитуриент. 

-Играй по настроению, давай что-нибудь из нового, из своего…. 

-Позвольте-с! - подал голос очнувшийся директор консерватории, - в документах надо обязательно указать автора и название произведения… Идите, подумайте, и если надумаете, вернетесь! 

-Да, конечно, простите, запишите, автор Конан Дью. Этюд без названия. 

Девушка слегка покраснела и виновато посмотрела на присутствующих. 

-Хм! Интересненько, он еще и композитор! – заскрипел директор - Да ладно, пусть играет что хочет…. 

Он откинулся в кресле с наигранным равнодушием. 

Юноша резко, почти неуловимым движением обернулся к комиссии, но смотрел только на подругу: 

-Сара, ты действительно хочешь, чтобы я играл перед ними? - в ответ на эти слова в президиуме возмущенно зашумели экзаменаторы, а в зале зашипели язвительные смешки. 

-Да Конни, очень хочу! - решительно произнесла девушка и присела на свободный стул. 

Дью повернулся к роялю и на секунду замер, затем широко взмахнул тонкими кистями рук…. 

То, что случилось впоследствии, Рипли не смог бы описать будь он хоть самым гениальным поэтом или писателем всех времен и народов! Единственное, что позже всплывало в памяти, это был вал леденящего холода, хотя нет! Слепящего мороза Антарктики! А в тот момент его глаза вообще перестали видеть все, и людей, и предметы! Тело затрепетало и заколотилось точно в агонии. Лавина света, цвета, звуков, неотличимые и неотделимые друг от друга! Они накатывались, точно бы растворяя собой грязь обыденности и возвращались обратно чистыми и полными восторга. Затем музыка постепенно теплея, повела его сознание за собой в мир мечты…

Появились полутона, мягкие, с едва зримыми плавными переходами. Издалека поднималась неизъяснимая тоска. Откуда? Зачем? По кому, или о чем? Вместе, с дрожащим, но ясным светом, в музыке появилось нечто до боли знакомое, родное в своей неуемной всепоглощающей печали. Знакомое, но пока еще не узнаваемое и неуловимое чувство ускользающего смысла бытия... Мимолетное прикосновение… чего-то родного и близкого. Чего?... Но вот тема плавно сменилась, и все объяло чистое и ясное сияние, в котором не было ни мыслей, ни слов, в нем исчезли все вопросы на свете. И вдруг вибрирующая нота, излучающая неземной свет внезапно угасла, как будто ее обрубил топор палача…. 

На середине зала, сложив молитвенно руки на груди, смотрела вверх статуя Сары, а перед ней, низко опустив копну растрепанных кудрей, на коленях со скрипкой в руке стоял безумец Конан Дью… Да… Кроме его прерывистого дыхания тишину ничто нарушить не осмеливалось. На лицах присутствующих, включая толстые бегемотьи шкуры секьюрити, сверкали обильные алмазные слезы… 

Когда зазвучали аплодисменты странной пары в зале уже не было… 

Вынесение итогов было назначено на следующий день. Рипли на нем не присутствовал. Еще вчера вечером, сразу после экзамена, он в пух и прах разругался с директором, заявив, что берет расчет в том случае, если Дью не будет зачислен к нему в группу преподавателем на выпускной курс. И Мозес, как ни странно, отставку Рипли принял безоговорочно. И беднягу увезла скорая. 

Сегодня утро третьего дня. Перед кабинетом приемной комиссии сидят абитуриенты и их родители, все обсуждают свои шансы. У многих кружится голова и текут слезы. Был здесь и Дью со своей юной спутницей, они тихо и мирно сидели у окна и беседовали, изредка поглядывая на заветные двери. 

Наконец-то те открылись, из нее, вальяжно ступая, прямо к доске результатов направилась знакомая всем роскошная блондинка со списком принятых. Медленно и холодно, невзирая на нетерпение присутствующих, она медленно приколола перламутровыми ноготками с кнопками к доске крохотный белый листок. И отошла наблюдая за реакцией. Забыв приличия, толпа рванулась к списку. Возгласы разочарования и восторга слились в безудержный гам. Через несколько минут, когда почти все разошлись, к доске объявлений подошли и Дью с девушкой…. Естественно, Дью там не значилось! 

Те из присутствующих, кто еще не успел покинуть коридор перед кабинетом, стали свидетелями потрясающего зрелища. Прямо перед ними, из ниоткуда, шипя и извиваясь, появилось нечто вроде шаровой молнии. Это с оглушительным треском лопнуло, и на свободном месте оказался седовласый высокий старик, чем то удивительно похожий на фантаста Герберта Уэллса. Держась за живот и давясь от смеха, странный старик с трудом выдавливал из себя странные слова: 

-Паганини! Ты еще раз проиграл пари! Двадцать первый век для человечества потерян! Конец его близок! 

И вся троица, напевая старинный шлягер АВВА, “ many , many … many -у-у”, медленно растворилась в слегка озонированном воздухе…. Из возникшего ослепительного сияния приглушенно донеслись слова от уже теряющего очертания силуэта Дью: 

• Но здесь есть такие как Рипли! 

• Что ж… Он придет к нам! Вечность велика! – раздался ответным эхом все еще смеющийся голос «Герберта Уэллса». 

В эту самую минуту, где-то рядом, в своей старой квартире, умер старый музыкант Рипли. Мир его праху! 

Дхарма Оум Лила